История хрущевок — это антропологическая история российской власти, ее представлений о «подведомственной» территории и людях, эту территорию населяющих. Власть от века считает себя «хозяином земли русской», не связанным никакими юридическими или моральными ограничениями и вольным производить и перекраивать пространство под свои прагматико-политические задачи. В представлении власти у «населения» нет прав, но есть «потребности», которые из прагматических соображений власти приходится как-то удовлетворять, но только когда она сама сочтет это уместным и выгодным для себя1. Одна из таких потребностей, конечно, жилье. При сталинском режиме на отдельное, тем более новое жилье могла претендовать только номенклатура. Широкие городские и слободские массы мыкались по баракам и коммуналкам, и даже обсуждать публично решение жилищного вопроса было запрещено — государству было не до этого2. С воцарением Никиты Хрущева власть немного повернулась лицом к людям, но и то лишь потому, что игнорировать дальше социальное напряжение было для нее опасно. Жилищный вопрос признали актуальным и занялись, как умели, его решением. А как умели?
Устройство советской экономики позволяло решать такие задачи только методом авральных мегапроектов, примерно как в древнем Египте. Сравнение советской экономики с древнеегипетской принадлежит экономисту-академику Юрию Яременко (1935 — 1996). По его мысли «в своем развитии [советская экономика] не имела какого-то внутреннего смысла, а была лишь неким пространством для воспроизводства и расширения административных структур». Как строительство пирамид самим своим фактом цементировало древнеегипетскую цивилизацию, так и советские «всенародные» стройки цементировали цивилизацию советскую, а точнее советское бюрократическое государство, не давая никакой долгосрочной экономической отдачи3.
Социальное жилье проектировалось, конечно, и раньше. При царе строили дома для рабочих и малоимущих в больших городах, но это были чисто капиталистические, локальные истории, и этот опыт невозможно было применить в условиях советской централизованно-распределительной системы.
Локальным был и послевоенный эксперимент на окраине французского Гавра. Быстрое расширение производства на гаврских предприятиях и рост оборота в порту после Второй мировой войны привели к росту численности населения города и необходимости быстро решать жилищную проблему. В конце 1950-х — начале 1960-х гг. здесь был выстроен целый квартал из быстровозводимых четырех-, пяти-, тринадцати- и восемнадцатиэтажных панельных домов для рабочих4. Технологию разработали инженеры фирмы Camus под руководством Раймона Камю. Этому градостроительному проекту, получившему название Кокриовилль, суждено было стать образцом для внешнего облика гигантских пространств социалистического лагеря от Восточного Берлина до Магадана.
Во время своего визита во Францию (1960 г.) в Кокриовилль заезжал Никита Хрущев, правда, об этом почему-то нет упоминаний в его мемуарах5. Идеи удешевления и разработки индустриальных методов строительства массового жилья уже на тот момент обсуждались в СССР несколько лет и в виде экспериментов воплощались в жизнь, но не хватало именно эффективной поточной технологии6. Ее в итоге и купили у бюро Раймона Камю7, тем более что сам первый секретарь ЦК лично видел результат ее применения. Так после доработки и привязки к местным условиям появилась первая серия советских панельных домов К-7. Сам гаврский квартал со временем превратился в криминальное гетто, которое только в середине 2000-х начали заново благоустраивать и реконструировать. Если посмотреть на него через Google Street View — например, на Avenue Vladimir Komarov, — у (пост)советского человека сразу возникнет стойкое дежавю: вроде что-то до боли знакомое, но не то. Разница, конечно, в благоустройстве и качестве строительства. Но стоит ли в очередной раз ворчать по поводу того, откуда у советских строителей росли руки, или почему ГБУ «Жилищник» благоустраивает Москву по образу и подобию гарнизонных городков?
***
Когда года четыре назад мне пришла в голову мысль визуально осмыслить феномен пятиэтажек, первый импульс был такой: сделать типологию этих зданий из композиционно одинаковых черно-белых фотографий подобно тому, как Бернд и Хилла Бехеры снимали свои водонапорные башни и газгольдеры. Это оказалось невозможно: из-за плотной застройки и разросшейся зелени вокруг хрущевок их было просто не снять так, чтобы весь дом целиком влез в кадр. К тому же серия черно-белых картинок лишь подчеркнула бы господствующее у нас представление о хрущевках как об одинаково безликих промышленных изделиях.
Поэтому я решил иначе: стал снимать на цвет и только подъезды — по одному от каждого дома. Любой «портал» сам по себе — сильный образ, но в этом случае он еще и предъявляет зрителю концентрированный результат той самой «привязки к местности» —
в широком смысле. В итоге, кажется, удалось сделать зримыми детали и следы подлинной культуры повседневности — все эти неровные швы между панелями и криво сложенные кирпичи, самодельные крыльца и двери, следы ремонтов, переделок, замазок и подкрасок, клумбы из покрышек, разноцветные скамейки и урны. Где-то положили коврик перед дверью, где-то нет; у кого-то есть решетки на окнах, у кого-то нет; у одних эти решетки в виде солнца c лучами (причем где-то оно как бы восходит, а где-то
в зените), у других — «ёлочки». В разных кварталах по-разному красят цоколи и двери — где-то темно-красный с серым, где-то белый с зеленым, где-то красный с голубым или белым, черный с красным, коричневый с розовым, светло-серый с темно-серым: вариаций немного, но они есть. Желтые газовые трубы проложены поверх и образуют причудливые абстрактные композиции — опять же разные. На некоторых окнах можно увидеть так называемые зимние холодильники — самодельные ящики для хранения еды зимой, вынесенные наружу. Кое-где на первых этажах расположены разные конторы, магазины, аптеки и ОПОПы — низовые пункты полицейского надзора за территорией. Так множество казалось бы одинаковых элементов в одинаковых постройках при пристальном рассмотрении приобретает индивидуальность, даже рукотворность. Можно сказать, что это один из рубежей противостояния модерности и архаики в нашей культуре8. Импортированная индустриальная технология массово-обезличенного механизированного домостроения, считавшаяся когда-то передовой, столкнулась с человеческой, ручной, может быть, даже в чем-то архаичной культурой строительства и содержания домов. В этом неоднозначность феномена хрущевок и их отличие от того же Гавра или, скажем, панельных домов, строившихся в Восточной Германии. Если западное государство бездушно регламентирует внешний вид фасадов и вообще жизнь до самых мелочей, но в обмен на этот контроль худо-бедно обеспечивает политические права, то русское тотальное государство прав не дает, но невольно оставляет небольшие зазоры для стихийного самовыражения в виде лоджий, стеклопакетов и других самодельных элементов «кто во что горазд».
***
Когда мой проект «245 подъездов хрущевок» опубликовали в онлайн-журнале Colta.ru9, комментаторы заметили, что я снял много «не тех» домов, то есть хрущевками якобы не являющихся — кирпичных, в частности. Я сразу не понял, о чем речь, но оказалось, что в Москве существует разделение на «сносимые серии» — первые панельные — и все остальные, которые вроде как и не хрущевки. Я — «понаехавший» — этого не знал: во всей стране хрущевками считаются любые пятиэтажки с маленькими квартирами и низкими потолками независимо от того, из чего они были построены. Откуда взялось это разделение в Москве? Начав снимать проект, я поставил себе цель сфотографировать все хрущевки Москвы и для этого стал искать информацию, сколько их хотя бы примерно осталось. На мои запросы интернет-поисковик выдавал фрагменты из заявлений чиновников разного времени, что на весь город их то ли 245, то ли 270. Я начал снимать, и 245 набралось довольно быстро и только в трех небольших московских районах — Сокольниках, Богородском и Преображенском, то есть хрущевок, конечно, оставалось в разы больше, чем утверждали чиновники. И только после начала так называемой реновации в 2017 году власти признали, что хрущевок на самом деле не 245 и не 270, а около девяти тысяч. Политический запрос на расселение «домов первых массовых серий» существовал все постсоветские годы. Когда я снимал свой проект, два или три раза жительницы домов, видимо, приняв человека с фотокамерой за представителя власти, спрашивали, не в курсе ли я, когда их дома будут сносить. Но только власть решала, что такое хрущевка, и что с ней делать. Возникла манипулятивная реальность: число оставшихся или подлежащих сносу хрущевок могло быть любым. Это позволяло городским властям давать людям любые ответы на любые вопросы. В отсутствие публичной политики чиновники могут спокойно манипулировать цифрами, зная, что вряд ли их кто-то будет проверять, а если что, можно подменять, расширять или сужать само понятие, ссылаться на «сносимость» или «несносимость». Так, краеведческий по сути фотопроект приобрел черты стихийного политического перформанса: фотограф попытался подсчитать оставшиеся хрущевки и ненароком обнаружил очередной государственный обман.
1 Иван Крастев. Россия как «другая Европа» (http://www.globalaffairs.ru/number/n_9203).
2 Дмитрий Хмельницкий. 15 тезисов о советской архитектуре (http://gefter.ru/archive/16986).
3 Яременко Ю. Экономические беседы. Диалоги с С. Белановским. — М., 1999. (Цитата по книге: Кордонский С. Ресурсное государство. — М., Regnum, 2007, c. 9.) Эта мысль перекликается со стихотворением Василия Розанова из сборника «Мимолетное» (1914), а, может, и была почерпнута в нем:
Мужики — пашут. Солдаты готовы «отразить врага».
Священники — хоронят, венчают, крестят. Держат
«наряд» и «идею» над человеком.
Царь блюдет все. «Да будет все тихо и Благодатно».
Египет. Настоящий и полный Египет.
4 Краткую историю Кокриовилля со старыми фотографиями см. на сайте https://www.caucriauville.fr/histoire-d-un-quartier/.
5 Фотографию Хрущева в Кокриовилле авторства Валентина Соболева (Фотохроника ТАСС) см. по ссылке https://realty.rbc.ru/news/58ac4fa59a79474688f50ba7.
6 Авангардные жилищные эксперименты советских конструктивистов 1920-х годов были к тому времени забыты, да и вряд ли сгодились бы для поточного производства, к тому же советское государство давно не нуждалось в «новом быте» и «новом человеке», созданием которого, в частности, занимался конструктивизм.
7 Николай Ерофеев. История хрущевки (http://openleft.ru/?p=4962).
8 Термины «модерность» и «архаика» для автора не несут обязательно положительной (в первом слове) или обязательно отрицательной (во втором) коннотации.
9 http://www.colta.ru/articles/society/14688
Каждая фотография подписана адресом дома, который по ссылке можно посмотреть на карте Google.